Есть всемирно и всеисторично признанная истина: невозможно раскрыть за одну попытку все содержательные нюансы творчества гениальных поэтов, ибо они, как пророки, посланы в свою эпоху из будущего. Они видели намного дальше своего времени. Поэтому каждая новая эпоха видит великого поэта по-новому и по-новому открывает его. Тукай — именно из таких поэтов. Невозможно полностью понять и открыть его.
Удивительно и то: этот юноша в его 27 лет творил с сознанием исторического значения и вселенского размаха своего творчества. Это ясно видно в стихотворении «Не стану мелочиться».
Но преходящи времена, и мир мне тесен бренный…
А я стремлюсь туда, где место, время — вечны. В вечность!..
Тогда по мне сверять там время будут люди…
Это — его ответ своим современникам, которые призывали поэта приспособиться к условиям того времени. Какими безмерными абсолютами оперирует поэт! И как глубоко понимает он свое значение и высокое предназначение!
Признававший еще при жизни Тукая его величие и гений Джамал Валиди писал: «Тукай достиг самых высоких вершин, каких только могла достигнуть татарская мысль в начале XX века».
Перевод поэта на другие языки является также средством постижения и открытия. Каждый талантливый перевод приближает читателя к поэтическому миру творца, к сокровенному содержанию его творчества. Самым важным для нас должен считаться перевод на русский язык, ибо великий певец татарского народа Тукай одновременно является и общероссийским поэтом. Ведущий мотив своего творчества он определил: «Самая высокая цель наша — свободная страна, свободная Россия!».
Переводы на русский язык всегда должны служить трем целям: 1) показу духовного облика и художественного богатства татарского народа всем народам страны и прежде всего русским; 2) приобщению духовного мира русских к ценностям татарской поэзии; 3) через русский язык показу поэта всему миру. Единство этих трех целей и обуславливает особую ответственность перевода.
Но, надо сказать, Тукай многократно переведен на русский язык. В этом деле много трудились самые талантливые русские поэты. Большинство произведений перевел классик перевода Семен Липкин. Знакомили тогдашнего всесоюзного читателя с творчеством Тукая А. Ахматова, С.Маршак, Д. Бродский, В.Державин, В.Тушнова, Р. Моран, В. Рождественский и другие признанные мастера. Эта работа продолжается и ныне. Покойный профессор-тюрколог, переводчик великого Кул Гали Сергей Николаевич Иванов также перевел несколько произведений Тукая. В его переводах баллады «Шурале», стихотворений «Гению», «На даче» достаточно полно прозвучало благородство тукаевского стиха. В отличие от всех других переводчиков Сергей Николаевич переводил непосредственно с оригинала. Ему сильно помогала общетюркская лексика в языке Тукая. А для Виля Ганеева язык Тукая — его родной язык. Поэтому неудивительна близость его переводов к оригиналу.
Однако перевод Тукая остаетcя вечной проблемой. Мы имеем основание ожидать все новых и новых радостных сюрпризов. Это подтверждает цикл новых переводов, увидевших свет недавно. В 2003 году в московском издательстве «Инсан» увидела свет со вкусом иллюстрированная новая книга. Она состоит из произведений, в которых разносторонне отражены особенности поэзии Тукая. Примечательно то, что она составлена из переводов одного автора. И вот к юбилею великого позта предлагается вниманию читателей книга с включением новых переводов.
Венера Валиева — поэтесса-переводчица, давно известная среди любителей поэзии. Об этом говорят ее поэтические переводы, которые не так давно прозвучали перед аудиторией казанских ученых. И вот у нас в руках её новый труд, рассчитанный на серьезный экзамен перед литературной критикой.
В отличие от большинства переводчиков, она имеет дело с произведениями на языке самого поэта. Она освоила их с глубоким пониманием, полюбила и прониклась ими.
Ее предисловие к книге под заголовком «Тукай» представляет собой новые грани понимания этого поэтического феномена, очень своеобразные и тонкие нюансы постижения лирики Тукая. Автор начинает свои рассуждения с изложения весьма важной предпосылки для адекватного перевода. Она размышляет о том, как дорого и свято имя Тукая для татарского народа, и пишет: «Воистину, только татарин способен испытать это ни с чем не сравнимое наслаждение уже от первых строк знаменитого стихотворения „Пар ат" („Пара лошадей"), от дробного ритма, воссоздающего стук колес легкой повозки по укатанной дороге под щелканье кнута и шлепки приспускаемых вожжей».
Венера Валиева выражает обоснованное недовольство прежде опубликованными переводами. «Существующие переводы не только не отвечают требованиям читателей, но просто-напросто не удобочитаемы», — пишет она и приводит в качестве примера такой отрывок из «Туган тел» («Родной язык») в переводе С. Липкина: «…родной язык, отца и матери язык!»
Тукай — поэт арабо-персо-тюркской квантитативной системы «аруз»а. Он обладал совершенным чутьем музыкального ритма стиха, которое у него доходило до абсолюта. Переводчица считает первейшей задачей передачу этого свойства в переводе: «В основе современного перевода лежит воспроизведение музыкального облика стихотворения, его интонации. Поразительным образом без этого оказывается
невозможным и сколько-нибудь точное воспроизведение его содержания». Тонкий знаток русского языка, она восторгается способностыо этого языка удивительно точно озвучивать произведение, созданное на неродственном татарском языке. А опыт достижения художественной равноценности в переводах с русского на татарский достаточно богат. Переводы Пушкина и Тютчева сделанные в начале XX века Дэрдмендом («Зимний вечер» и «Ива») и переводы Пушкина, сделанные А. Исхаком и Н. Арсланом, свидетельствуют об этом. Вот один пример:
В томленьях грусти безнадежной,
В тревогах шумной суеты
Звучал мне долго голос нежный
И снились милые черты.
(Пушкин. Я помню чудное мгновение).
Өметсезгә борчыганда сагышым
Шомлы, фани шау-шу эчендә,
Чыңлап торды озак нәфис тавышың
Якты сының керде төшемә.
(Перевод Нури Арслана).
Переводчик отразил с большой точностью волшебную мелодию и колоритную звуковую окраску (с-ш-ч) пушкинского стиха. Требования, которые ставит перед собой Венера Думаева-Валиева, так же высоки и справедливы.
Вдобавок ко всему, оказывается есть еще мотив, который не приходил в голову никому из нас. «…движущим чувством было почти материнское чувство долга перед 27-летним юношей, каждая строка которого была выстрадана им и выпета из его больной груди», — пишет Венера-ханум.
Ну хорошо. Как же отразилось в переводах такое глубокое понимание поэтессой своей творческой задачи? Возьмем перевод стихотворения «Пар ат» («Пара лошадей»), особенности которого точно определила переводчица.
Погоняет кучер лихо пару резвых лошадей,
Еду я в Казань навстречу жизни будущей моей.
Летний вечер. Яркий месяц ровно льет лучистый свет,
На деревьях чуть заметен ветерка дрожащий след.
Тишина мне навевает долгих мыслей череду,
Дрема мне смежила веки, убаюкав на ходу…
Если сопоставить перевод с оригиналом, нетрудно заметить, что они несколько расходятся. Однако дух тукаевского стиха, его певучий ритм в русском звучании переданы сполна.
Жить с любимыми в разлуке, на чужбине одному
Все равно, что не увидеть больше солнце и луну.
Такие строки звучат как строки оригинала.
Особенно обращение поэта «О, Казань!..», которое врезалось в память татарского читателя как ключ к эмоциональному содержанию стихотворения, максимально удачно озвучено в переводе.
Приглашает всех к намазу первый утренний азан.
О Казань! Мечта и гордость! Лучезарная Казань!
Вот они, где наших дедов, наших прадедов дела,
Где не раз душа поэтов свет надежды обрела.
Здесь науки, здесь искусства, просвещенья вольный мир,
Здесь живет моя голубка, моя гурия, кумир!
Стихотворение Тукая в стройном ритме и созвучных рифмах этих строк стало близким и понятным современному читателю.
Переводчица тонко чувствует своеобразие каждого стихотворения. Например, в переводе стихотворения «Пушкину», оставаясь на своем требовательном уровне в вопросах ритма и рифмовки, подбирает грациозный и артистичный стиль, соответствующей диалогу душ великих поэтов. Надо сказать, что это стиль самого Тукая. Татарский поэт, проникнутый глубоким уважением и любовью к Пушкину, обращается к нему в царственно высоком стиле. Из-за обилия в них арабизмов, фарсизмов и старотюркских выражений мы предлагаем современному читателю такие стихотворения Тукая в подстрочном переводе.
Перевод В. Валиевой отражает как высокий смысл, так и поэтическое изящество тукаевского стиха.
Лишь за то, что словом в души свет вливаешь благотворный,
Вечный памятник поэту люди ставят рукотворный.
Мастерством с тобой сравниться — нет счастливее удела,
Твоя вера, твои взгляды — да мое ли это дело?
Но, быть может, верю тайно, мне придаст твой дар могучий
Этот сладостно желанный строй возвышенных созвучий.
Еще и еще раз необходимо перечитывать предисловие переводчицы. Глубокие мысли и точность видения в нем дают возможность оценить широкую осведомленность и диапазон эмоций и взглядов ее. Она немногословна, следовательно, она знает вкус и цену слова. Коль речь зашла о диапазоне, она с одинаковым мастерством переводит как лирические стихотворения Тукая философского содержания и небольшого объема, так и крупные произведения поэта, такие как «Шурале», «Золотой гребень», «Сенной базар, или новый Кисекбаш», «Коза и Баран» и «Мияубике».
Бодрое настроение в переводе стихотворения «Поэт», светлое чувство радости в стихотворении «Сегодня праздник», мотив всенародного горя в «Осенних ветрах», безупречный ритм и прекрасные рифмы, философский смысл великого чувства в стихотворении «Любовь», точные наблюдения над явлениями природы и тонкая передача психологии персонажа в стихотворении «Летний день», мотив человечности и свободы в переводе «Птички», идея гуманизма в стихотворении «Наставление» свидетельствуют не только о широте поэтического мира Тукая, но и о богатстве палитры самой переводчицы.
Для осуществления полноценного перевода некоторых стихотворений отнюдь не достаточно простое освоение текста, а требуется многостороннее и глубокое понимание личности Тукая. Дело обстоит так, например, со стихотворением «Самоубийце». Иначе перевод Венеры-ханум не получился бы таким удачным.
Но если бы не свел ты с жизнью счеты,
Святому делу посвятил заботы,
Тебе Господь готовил искупленье,
Ты поспешил содеять преступленье.
Сгноить в могиле тело мало толка,
Швырнувши шапку, не спастись от волка.
Смысл и идею стихотворения Тукая переводчица сумела полно отразить. Снова необходимо отметить, двадцатичетырехлетний юноша высказывает мысли, которые подстать видавшему виды мудрому старцу.
Стихотворение Тукая «Гению», являющееся творческим и нравственным манифестом поэта, или стихотворение «Кытга», подводящее итог жизни поэта, полное сожалений и выражающее чистоту его совести, позволят русскому читателю глубже осознать его величие.
Когда в глазах померк весь мир, и вечный мрак его объял,
Ты свет отправился искать, чтоб обрести свой идеал…
Но до сих пор я не пойму: за шаг последний до огня
Зачем назад ты посмотрел, что так могло отвлечь тебя?..
Это стихотворение сегодня поучительно и для татарского, и для русского читателя. Увлекшись блеском золота, не часто ли мы сворачиваем с пути, ведущего к высокой цели? В таком поучительном предупреждении нуждается и мировой читатель.
Смысл и пафос лишь последнего двустишия не нашли полного отражения в переводе. Подстрочно в оригинале оно выглядит так:
Назад не гляди, о мой гений, идеал всегда впереди.
Он может предстать лишь вперед идущим — он — Бог.
В переводе:
Но идеал — он впереди. Лишь тот его достигнуть мог,
Кто, не оглядываясь, шел к нему всегда. Он — это Бог.
Здесь как бы стерлась страстная причастность поэта. Потом — поэт не подытоживает происходившее, а имеет ввиду возможное и обращает внимание своего героя на будущее. Интересен вариант С. Иванова:
Назад, о мой гений, не гляди, впереди твой идеал,
Вперед идущим впереди тот бог воочью бы предстал.
Такие частичные потери встречаются и в некоторых других переводах. Например, в «Осенних ветрах» исчезло выражение «ил жылый» («страна плачет»), указывающее на масштабность и глубину переживаний поэта. В одном месте оно переведено как «Это по себе деревня плачет», в другом месте как «…и в страхе люди плачут». А это стихотворение заслуживает особого внимания. В свое время профессор Хатиб Усманов называл это стихотворение новаторским достижением Тукая в рамках жанра газели. Основанием для такого заключения являлась последняя строка стихотворения:
«Ветер — это весть: в страхе голодной смерти
это страна плачет!»
В конце стихотворения «Разбитая надежда» метафора Тукая, построенная на эмоциональной антитезе, несколько утратила свою остроту:
Всех теплей и мягче камень, мама, на твоей могиле,
Самой горькою слезою омочу его обильно.
У Тукая:
Теплее и мягче всех сердец надмогильный камень твой,
Пусть на него капают самые горькие и сладкие из слез моих!
Переводы стихов «Светлой памяти Хусаина», «Кытга» и «Буран» выполнены с большим мастерством. Особенно в первом переводе талантливо и точно переданы образ мыслей Тукая, философский склад его личности и выводы о нравах нашей жизни, сделанные поэтом с горечью.
Да разве можем мы при жизни достойным должное воздать,
Пока, чтоб с нами объясниться, бедняга просто не умрет?!
А после прочтения перевода «Некто» думаешь вовсе не о переводе, а размышляешь о самом Тукае, ибо в нем диалектика души поэта, торжество его светлых чувств переданы точно так, как у Тукая. Утраты поэтом веры и надежды и обретение их после душевных мук, драма победы позитива в его переживаниях заставляют забыть о том, что это перевод.
Широта поэтического диапозона В. Валиевой отразилась в ее способности передавать в переводах с одинаковой силой две особенности гения Тукая: лирическую эмоциональность, тонкий юмор и сатирический сарказм. Произведения, которые мы рассмотрели выше, относятся к лирике.
Вот один из примеров мастерской передачи в переводе тукаевского сарказма. Так изображается одна старуха, которая губит жизнь заплутавшим девушкам, в стихотворении «Казань и Закабанье»:
Так немало попадало к той старухе на ночлег
Заплутавших дев, бесследно исчезали все, как снег.
Вечер-два они старухе чешут волосы, потом
Растирают спину, ноги, а она лежит при том.
Не гребенкой, а граблями чешут старую каргу,
Для массажа будто лошадь запрягают ей в арбу.
В конце звучит глубокая горечь поэта:
Там в навозе квохчут куры, слышно хрюканье свиньи,
Вот какому поруганью отдана звезда любви!
В переводе самого сильного произведения тукаевской сатиры «Сенной базар, или новый Кисекбаш» сарказм, лукавость и игривый язык поэта нашли удивительно полное отражение:
Начнем-ка наше слово с Карахмета,
Спасибо скажут, может быть, за это.
Или:
Над нами воля Господа едина,
В Казани цирк уруса Микитина.
Переводчица сумела довести до русского читателя характерные нюансы колорита разговорной речи казанских татар начала XX века. Выражение «…цирк уруса Микитина» само способно вызвать улыбку у читателя. Можно было бы писать просто «русского Никитина». Во всяком случае в прежних переводах писали так. Легкий, быстрый слог поэмы, тонкий, колкий юмор Тукая удивительно находчиво переданы в переводе. Горе, охватившее людей с Сенного базара при виде плачущего Кисекбаша (Отрезанной головы), описано переводчицей с истинно тукаевской легкостью:
В рыданиях лицо к земле приникло,
Гали-свечник заплакал. Все затихло.
И каждая душа скорбит живая:
Скажите, чья же голова такая?
Не выдержав, навзрыд рыдают души,
Рыдают на прилавках каляпуши.
Рыдают под ногами шкуры, кожи,
«Ах, бедный, бедный», — причитают тоже.
Рыдают горы из мешков с мукою
И нищенка с протянутой рукою.
Старухи плачут, слезы вытирая,
Ведь мусульмана голова — родная!
Прекрасные произведения Тукая «Шурале» и «Золотой гребень», созданные на основе связи с народным творчеством, прозвучали в разных переводах. Однако переводы Венеры-ханум, как татары говорят: «жырлап тора», то есть поют. Стремительно быстрый ритм — как в песнях, певуче-ровный поэтический слог напоминают самого Тукая.
Есть деревня под Казанью, называется Кырлай,
Голосистей, чем в Кырлае, кур не знал мой отчий край.
Родом я не из Кырлая, но живал там в старину,
Бороню, бывало, землю и посею, и пожну.
Помню я, вокруг деревни черный лес стоял стеной,
Луг и поле, словно бархат, расстилались предо мной.
Велика ли деревенька? — Нет, совсем невелика.
Питьевой водою служит ей вода из родника.
Строки из вступления в поэму, которые звучат, как родные, в ушах каждого татарского читателя, поют как в оригинале. Также и в переводе поэмы «Золотой гребень» легко читаемые строки передают напряженное состояние только что искупавшегося мальчика и живое изображение картины.
Оглянулся раз — о ужас! — матерь водная за мной,
Потрясает кулаками и кричит: — Постой! Постой!..
Я бегу — она за мною — от нее — за мной она,
Тишина кругом такая, хоть бы где душа одна.
Тем манером добежали до деревни с ней вдвоем,
Деревенские собаки вышли с воем на нее.
Гав! да гав! без остановки, ни прогнать и не унять,
Матерь водная с испугу повернула к речке опять.
Вроде дело на поправку, говорю себе, пошло,
То-то, вредная старуха: с гребешком мне повезло!
Есть у поэта поэма «Мияубике», заслуживающая особого внимания. Она написана для детей. Однако достаточно много поучительного в ней и для взрослых. Через тонкие психологические наблюдения автора безгрешное и нежное существо — кошечка изображена со всеми своими заботами, напоминающими заботы людей, переживаниями из-за отсутствия внимания, с обидами на несправедливость со стороны хозяйки и кончина бедняжки передана мастерски как у истинных художников и человечно — как у великих гуманистов. Если бы не было поэмы «Мияубике», не было бы полным художественное мастерство Тукая. Поэт изобразил внутренний и окружающий мир этого мягкого, пушистого существа, его драматическую «жизнь» и трагедию с удивительно щедрой душевной теплотой. Такая трактовка и впечатления о произведении рождаются после прочтения данного перевода. Невольно убеждаешься в том, что это подлинно тукаевское произведение.
Иногда случалось если, что утащишь невзначай
Ты сумсу, кусочек бялиша, и тебя гнала энкяй:
«Ах, негодница, воровка!» — со слезами я бежал:
«Мама, мама, только кошку, я прошу, не обижай!»
Пролетели наши годы, те деньки уж далеко.
Отличить врага от друга в этой жизни нелегко.
Пусть Аллах тебя пригреет и не даст тебе скучать,
В Судный день мурлыча громко, выходи меня встречать.
Таким образом, этот букет переводов Тукая составлен из произведений, отражающих полно и с разных сторон существенные черты творчества великого поэта. Они отобраны переводчицей с тонким вкусом и глубокой любовью. И, если я не ошибаюсь, это первая такая книга переводов, выполненных одним поэтом. Читая произведение за произведением, привыкаешь к ней и начинаешь верить в то, что поэтический мир Тукая именно таков.
Русский читатель составит через эту книгу цельное и правдивое представление о великом татарском поэте. И не только русский, но и татарский читатель, для которого не все из литературного языка начала XX века легко доступно, будет восторгаться величием своего поэта.
Короче, собранные в одну книгу переводы Венеры Валиевой близко подводят читательский мир к Тукаю, к пониманию и раскрытию сути его творчества.
(Источники:
Нурмөхәммәт Хисамов: галим, шагыйрь, шәхес. – Казан, 2007. – 304 б.
Тукай Г. Избранное / Габдулла Тукай; Перевод с татарского В.С.Думаевой–Валиевой. – Казань: Магариф, 2006 — 239 с.)
Нурмухаммет Хисамов — доктор филологических наук, профессор, действительный член Международной тюркской академии, заслуженный деятель науки Татарстана, член Союза писателей Татарстана.