Ещё один родился день без дела и значенья,
Ночами не смыкаю глаз в кошмарах сновиденья.
И нету рядом ни души, ни чести, ни отваги,
И там, где надо быть лицу, я вижу лист бумаги.
Иссякла вера в жизнь, любовь, добро и состраданье,
Повсюду вижу смерть и кровь, как жертва на закланье.
От лютой стужи жизни всей закоченело сердце
И никогда душе теперь уже не отогреться.
Как будто бабочки зимой, красавиц мельтешенье
Одной напрасной пестротой мне утомляют зренье.
Ногою твёрдой не ступить, повсюду топь и тленье.
О смерть! В тебе я вижу скорбь и радость избавленья.
Ни слов, ни песен – родники души моей зачахли,
Следы глубоких рытвин-ран на месте их сочатся.
Ищу спасенья от себя, мир обвожу глазами
И вижу идола в Каабе – самом святом исламе.
Что это? Просто болен я иль, может быть, Обломов?
Пусть сохну, отчего тоска и так на сердце плохо?
Бешмет души моей больной – моё всё в дырах тело –
Чиню лекарствами, гляжу – наутро то же дело.
Бывало, песни я пою, один оставшись. Ныне
Бьюсь в кашле, обрываю песнь на самой середине.
Перевод В.Думаевой-Валиевой
Оригинал на татарском: Хәстә хәле
(Из сборника: Избранное/Габдулла Тукай; Перевод с татарского В.С.Думаевой-Валиевой. — Казань: Магариф, 2006. — 239 с.)