Сразу несколько авторитетных, как государственных, так и международных, организаций объявили 2011 год — Годом Габдуллы Тукая. Проводить юбилейные мероприятия решили не только культурная общественность и власти Татарстане, на родине великого татарского поэта, но и Комиссия Российской Федерации по делам ЮНЕСКО и Международная организация ТЮРКСОЙ. К 125-летию Тукая московский исламский культуролог и поэт Джаннат Сергей Маркус приурочил цикл стихотворений.
— Что же побудило Вас писать стихи о Тукае?
— Я вовсе не собирался писать о нём. Хотя, конечно, понимал значение его слова для татар, а бывая в Казани, сам жил в доме, у которого стоит памятник поэту, бывал на его могиле на Татарском кладбище Ново-татарской слободы… Но не смог удержаться, узнав про «Письмо 600» — оно, как «доказательство от противного», вызвало не только гнев и мысли о судьбах языка, но и заставило пристальнее вглядеться, вдуматься, даже влюбиться в этого поэта. Естественно, думая о Тукае, я не мог не размышлять о судьбах русско-татарского многовекового соперничества, войн, борьбы и дружбы… не мог не вспомнить об Иване Грозном.
— Стихотворение «Где ж ты, Кудеяр?» даёт новое объяснение психике Грозного царя?
— Я не претендую на исторические открытия и обобщения – это формат историка. Я же начал писать о тех впечатлениях, к которым меня привело проживание в подмосковной деревне Сабурово. Это была одна из вотчин рода Сабуровых. А из них была выбрана на смотринах в 1505 году со всей Руси из 500 красавиц Соломония — невеста для великого князя Василия Третьего. Поскольку она 20 лет не могла родить, окружение князя добилось её насильного пострижения, а вот далее идут загадки… Говорят, что она всё-таки родила, находясь уже в суздальском Покровском монастыре и поклялась, что сын отомстит за неё. В народе сложился миф о Кудеяре-разбойнике, который и был сыном Соломонии (в крещении Георгий). Ивана Грозного терзали всю жизнь страхи, когда с детства он осознал угрозу быть разоблачённым и смещённым… Кудеяром… собственным старшим братом. Быть может, от этой душевной муки – его необузданный нрав, безумная политика и бесчеловечная жестокость, в том числе и к покорённой Казани?
А вот вокруг Сабурово и по сей день – тюркские топонимы Юрлово и Аристово, славянские Митино и Рождествено, а Марьино – даже с еврейскими (как известно, дева Мариам, мать пророка Исы, мир им!, была из семитов). И вот – оглянешься вокруг – всё пропитано следами разных народов… какое историческое разнообразие, какая глубина!
— «Туган тел» — «Родной язык», пожалуй, самое известное стихотворение Тукая. Вы вступаете с ним в диалог и даже берёте цитаты в свой текст, вводите татарские фразы?
— Да, а как же иначе? Всматриваясь в образ Тукая, я увлекаюсь его пониманием сути Родной речи, связи её с предками, с природой, с их слиянностью… Есть вечные ориентиры, которые прописаны Тукаем — и для нас они теперь как камертон, по которому можно сверять чистоту своих собственных слов.
Но есть и публицистика, которая актуальна поныне. Помните, как Тукай ответил тем псевдо-патриотам России, которые кричали татарам: а уезжайте вы в свою Турцию! Но они не понимали, что под ногами у татар – земля неимпортная, земля, где, как у и русских, лежат кости их предков. К сожалению, подобные призывы к мусульманам вообще, к татарам в частности, звучат и в наши дни. Какое невежество! Это невежество по отношению к памяти всей нашей земли, предков всех наших народов.
— Тукай был «культовой идеологической фигурой» в советское время. И тогда же сложился способ его поминания. Что-то изменилось с тех пор?
— Да, многое меняется на наших глазах к лучшему. Порадовало, к примеру, что теперь можно прочитать такое: «Габдулла Тукай был в целом набожным мусульманином, хотя в советское время некоторые «исследователи» и пытались (безуспешно!) изыскать в его творчестве следы атеизма. Всем татарам известны стихотворные слова Тукая – «Таян Аллага!» — «полагайся на Всевышнего!», которые и олицетворяют всё его творчество. В эти ушедшие советские годы выработалась определённая стилистика проведения тукаевских дат — в день его рождения положено проводить митинг, а в день смерти — возлагать цветы на могилу. Однако, у татар поминовение традиционно проводится в форме коранических меджлисов. Исходя из этого, Центр Исламской культуры «Иман» в Казани по предложению своего научно-экспертного совета (председатель Наиль Гарипов) решил провести 15 апреля в день смерти поэта коранический меджлис, на котором можно будет порадовать бессмертную душу великого сына татарского народа чтением сур из Корана, вознесением молитв для радования его души».
Так что, давайте в Год Тукая, в дни его памяти в апреле поминать его в наших личных дуа, а также на коллективных меджлисах, вначале с чтением Корана и молитвой, и только потом – с исполнением его стихов. Пора восстановить мусульманскую культуру сохранения памяти о великом национальном поэте. И как важно, чтобы в этом принимали участие не только татары – Тукай зовёт к общению всех нас.
Беседу провёл Даниил Хасанов
Мартин Хайдеггер
Тропою слов ведёт нас всех язык
В мир будущий сквозь опыт поколений.
Его нельзя забыть, предать, продать —
Иначе это будет преступленьем
Пред миллионом наших праотцов,
Которые по звукам собирали
В картину мира россыпи из слов –
И тайну эту внукам передали.
Любой язык бесценен и красив,
В нём новое природы отраженье.
Владеющий умело им – счастлив:
Дом бытия распахнут в удивленьи
Тому, кто с материнским молоком
Впитал всю мудрость, музыку народа.
Ему открыто Небо, как букварь.
Как сына, его примет Мать-природа.
Татарский, русский – словно у клинка
Две грани — для познанья отточите,
Мир одномерным не был никогда,
Всю полноту его, все языки – любите!
Живём среди курганов и названий
Славянских, финно-угрских и тюрки…
Здесь Подмосковье – воздух курултая,
Меджлис народов, сабантуй культур!
Здесь льётся речь славянских и угорских,
И тюркских и иранских родников.
И связаны навеки под землёю
В течениях вулканных прах отцов,
Их лошади, доспехи, ткани, свитки…
Бывает, вымоет весною острый меч –
Из-под кургана вдруг он засверкает,
Как будто вспомнил пращур наш о Солнце
И нам грозит: забывших про Родство
Земля не примет, Небо не согреет,
И правнуки слезами не взрастят
Святую память… Тело родовое
Угаснет, если памяти живой
Не будет в сердце – прокляты до смерти!
Аристово – «Светлая гора»,
А Юрлово – «впадина туманная»,
Рядом Митино: нам посланы слова —
Тюркские, славянские названия.
Но в узорах с тюркским – есть фарси.
«Мариам» еврейское – вот Марьино.
Римско-греческие имена взросли,
Святцами церковными подарены.
Да, в славянство, как в большой пирог,
Многое укутано, пропитано.
Финно-угры растворили сок,
Колыбельным молоком воспитаны.
Наш язык подобен плеску крыл
Многоцветной стаи с херувимами.
Счастлив тот, кого он возносил
В райское раздолье с серафимами!
Забытые землёй.
Юрий Кузнецов
Земля не забывает имена,
Их забываем — мы.
Все звуки, все слова
Глубоко схранены.
До времени земля молчит —
До вопля той трубы,
Когда Архангелы вскричат,
Чтоб нас вернуть из тьмы.
И мы с тобой, с землёй порвав,
Что скажем — Небесам?
Чьим именем себя назвав,
И к чьим припав стопам?
Ты встал бы свят с пустых могил,
Зажглись бы сотни свеч —
Когда б отцам не изменил,
Продолжив Род и Речь.
За правду на земле,
За сказку русского лица
И верный путь во мгле.
Юрий Кузнецов
Когда стоишь меж небом и землёй,
Нет выбора – внутри простор родной.
Когда меж смертью пробивает жизнь –
Ни от чего нигде не откажись.
Повсюду — правда, жизни правота.
От черепа с макушки вдоль до лба.
Стрелой ордынской метился в орла –
В себя попал, распластанный вдоль рва.
Татар на Русь, Русь на татар сзывая,
Смерть в круговерти жизни принимая,
Ты встанешь вдруг меж небом и землёй,
Нет выбора – внутри простор родной.
Царь Грозный был Иван напуган Кудеяром.
Аж сызмальства молва его нудила – он же трясся:
По русскому простору бесприютно
Гулял брат старший… царь Георгий,
Соломонией тайно порожденный.
Княгиней истинной, великой и венчанной,
Упрятанной Васильем в монастырь
Насильно, с избиением, с позором –
За то, что в целых двадцать лет
Не принесла ни дочери, ни сына. Разродилась
Лишь в пострижении, в обители Покрова –
Да кто б поверил! Дикие всё слухи!..
Ан нет – тревожно, зыбко и темно
На сердце у Ивана: братец старший будто б
Мерещится повсюду, как репей пристал — и страхи
Всё множит, душу изводя, калеча:
«Боже правый,
Не он ли имя взял себе кудесное-ярилье?!
Что Кудеяр – волшебство из созвучий? Где, Ярило,
Ему припас ты царственные троны, бармы, скипетр?
Или свирелью в лес ушёл, заворожённый? Где, Ярило,
Сокрыл ты сына той Соломонии, Сабуровых упрятанное семя?
…Кто б сказал бы, кто б утешил…
Так будет мстить он мне, венчанному на царство по Уставу?
Не он ли там попрятался в татарах, в Крымском ханстве?
Не здесь ли он, под царскою постелью, за иконой красной?
А уж не в том ли молодом да бодром князе… Кудеяр-Георгий…
С ума схожу… Ох, где ж ты, Кудеяр, разбойно твоё имя…
Пусть Русь навеки кровью разъярится…»
Средь летописных высохших страниц, средь буквиц, изукрашенных узорно,
Такие запечатаны посланья… — вовек не расшифруешь, как и сны, однако.
Но манит тайна – вскрыть бы правду всех, насытиться верховным Правосудьем
И, отстранясь от страсти человечьей, посмотреть бы Божьим взглядом
На предков наших длинные дела, концы которых в наших жилах кровно бьются.
Я думал так наивно, что собой — сам управляю, волей наслаждаясь – но откуда ж
Приходят сны, одетые то в бармы, то в камзолы, то в парчу – и парус колокольный
Своим протяжным медно-серебряным, знакомым стоном память возвращает? Узнаю
В далёких именах моих любимых лица… И вновь меня они вдоль вечности ведут…
все летописи всех библиотек волжских булгар
У волжских булгар сожжены слова –
Сказать легко, но верится едва.
Однако фактов нет иных, увы и ах!
Так повелел сам Грозный Иоанн.
Кто может излечить от этих ран? —
Владыка жизни, что послал Коран,
Да мудрость и моления живых,
Кто не забыл язык, могил родных.
Они услышат снова булгар стих –
Его следы остались на воде,
Его знаменья спрятаны в земле,
Они вновь возродятся в тишине…
Есть у земли невидимые связи
С характером и пеньем словаря.
Деревья в листьях прорастают вязью,
Узорами нам сказки говоря.
Поёт ручей, нас разбудив молитвой,
И шепчет поле радостно рассказ.
Итиль смеётся и зовёт на битву.
Из-под корней земля питает нас.
С беспамятством расстанься – пей наследство
Живого слова свет и благодать.
Слова отцов – блаженный дар из детства,
Знай свой язык – чтоб человеком стать!
Трудились над отточием значений – филигранно,
Как правило, в ночи или пред утром ранним.
То были – книжники, с пергаменом и тушью –
Хранители скрижалей в кельях душных.
Они, над «Летописцем» засыпая,
Уходят в мир теней, сознаньем угасая.
Там с ними говорят исчезнувшие предки –
Нам посылая в снах намёки и пометки.
Так из глубин рождался книжный слог,
Поднявшийся из тьмы зелёненький росток.
Но стих ковал кузнец, тачая сабли грани.
Иль вдруг кричал петух, вспугнув село так рано,
Что вольные слова взлетали, как с костра,
В открытые для песен небеса.
Вот так слагались песни — их народ
До наших дней лелеет и поёт.
Нежданно творчество: когда слезами льёт,
А иногда оно и кровью чистой жжёт.
Народное и книжное – как битва и покой —
Вот два крыла привольные словесности родной.
Туган тел
— О Боже, мать прости, прости меня, прости отца!
Габдулла Тукай
1.
Габдулла, ты был совсем мальчишка,
Как родителей забрал Всевышний.
Сироту не бросили – нашли
Небо и Земля. В друзья пришли.
И сказали: «Мир – огромный дом,
Мы тебе его язык даём.
Но учись сам пенью у воды,
Разум мысли – у ночной звезды
Забери на память и слагай
Песни, чтобы слышал отчий край
Звонкие глаголы птиц своих,
Чтоб себя узнал, чтоб каждый стих
Был не слепком, буквами храним —
Но дыханьем предков и земли.
Помни домик, где раскрыл глаза,
Где катилась мамина слеза,
Где отец успел наречь тебя
Именем просторным Габдулла.
Тут лежал ты в маминых руках,
Тут призванье дал тебе Аллах –
Слово дальних предков обновить,
Речь татар в молитву превратить.
Ты завет исполнил до конца,
Языком родным воспел Творца,
Вместе с Небом и Землёй прожил,
Бог отца и мать твоих простил.
Видишь сам, поэзии слова –
Не пустые звуки, а дела!
Слово может горечью убить,
Грех народа Богу отмолить.
Тиз генә кузгалмыйбыз без, и гөруһе ру сияһ!
Ап-ачык бу бер җаваптыр, сүздә түгел, басмада:
— Если лучше вам, туда сами пожалте, господа!
Друг в друга нас история вживила,
Смешался прах отцов в сырой земле.
Итиль иль Волга – очищенья сила –
Плывём под парусом, единые в судьбе.
Меж нами был огонь, и ненависть, и ужас,
Столетья Грозный демон нас травил.
Но волжская вода яд злости растворила –
Недаром этим демонам Тукай так говорил:
«От рожденья до кончины за родной живя чертой,
Мы срослись навеки плотью с почвой Родины святой!
Вольная страна Россия — наша цель, и до конца
Не уйдём, и не зовите, криводушные сердца!»
В апреле тонкий пар восходит от земли,
Как будто чай с пиалы испаряя.
В апреле в мир тебя призвал Аллах,
В апреле и забрал, стихи нам оставляя.
Как в этот месяц нежится земля!
От солнца снег становится прозрачен,
Рожденье, смерть поэта в эти дни –
Природы ритм, он счастьем обозначен.
В апреле тонкий пар восходит от земли,
Как будто чай с пиалы испаряя.
Всем духам, скованным на зиму до весны,
Дана свобода без конца и края.
Тукай стал первым на Востоке,
Кто в Пушкина проник,
Родство их веселит простое
И лёгкий дар – язык.
Секрет их прост – подслушать, как там
Журчит родник?
И принести слова с базара
В свой книжный стих.
Забавно, этой же методой
Всех братьев заразив,
Тукай вдохнул в тюрки природу,
Стихами оживив.
Там, за чертой, что отделяет нас от круга навсегда от нас ушедших,
Есть обелиск, где профиль острый смотрит не то в себя, не то в такие дали,
Где с будущим как будто говорит и слышит повеленья Азраила,
Но нам сказать уже никак не может, что понял он, что слышал за чертой…
Таков закон – смотри его стихами сам в этот мир, беги же с облаками
По небу ясному, просторному. Молись. И жди ответа – слово скажет,
В который час которого столетья: умрёт ли, оживёт ли наш народ? Иль скроет
Завесою незримой Сам Аллах такую тайну… Так живи открыто,
С неверием иль верой путь свой строя – пока ты на земле поставлен как халиф…
Снега протаяли в апреле – и прозрачны.
Коврами игл усыпана земля.
Нет яркости нигде, а краски так невзрачны,
Но это ведь пришла она – весна!
В ней всё еще – намёк, предчувствие и слякоть,
Без сапогов пройти нигде нельзя.
Ах, пробудится ль вновь народ, доколе можно плакать?
Так оглянись – пришла, пришла весна!
Надо в память о поэте нараспев Коран читать,
Чтобы душу дорогую чистым звуком насыщать.
Кораническим меджлисом соберёмся в эти дни —
Он вознёс язык народа до небесной глубины.
Прожил он совсем недолго, но ему хватило сил
Долг исполнить пред Аллахом – ведь язык он воскресил!
Сиротой сам жил бездомным, много горя претерпел –
Кто счастливей и богаче, чем поэт, что всё успел?