Музыка была для Г.Тукая и радостью, и откровением в течение всей его жизни. Она занимала в ней очень большое место. По воспоминаниям современников, маленький Габдулла пел татарские народные песни уже в шестилетнем возрасте в деревне Новый Кырлай* (*Тукай турында истәлекләр. Далее: Воспоминания о Тукае. Төз. И.Нуруллин, Р.Якупов. Казан, 1986,13 б.). А уже в девяти-десятилетнем возрасте говорил своей сестре Газизе Забировой: "Тетушка, нет ни одной песни, которую бы я не знал"* (*Там же, с.24.). И впоследствии, в период учебы и жизни в медресе "Мутыйгия" г.Уральска, а позже в Казани, музыка сопровождала Поэта до последних дней его жизни. Вот как рассказал о своих детских годах Тукай в своей знаменитой Лекции "Народная литература": "Я с детства был певцом. И где бы я ни был, я никогда не мог равнодушно слушать песни. Учителя приглашали меня на вечера, которые устраивались по четвергам в медресе; для вечера покупались полфунта орехов и фунт семечек. Сидя позади самовара, я пел песни, которые они заказывали, и в награду за это получал горсть семечек. Я грыз их, пока они не кончались, а потом опять пел. Уже в медресе меня называли певцом"* (*Тукай Г. Избранное в двух томах. Казань, 1961, т.2, с.20.). По воспоминаниям Ш.Каюмова, Тукай с большим удовольствием пел на таких вечерах короткие татарские песни* (*Воспоминания о Тукае, 1986, с.61.). Поэт был неравнодушен к музыке. Он предавался песне и в дни веселья. Так, К.Мутыйги, учитель поэта, пишет в своем воспоминании о молодом Тукае: "Начал жить по своему усмотрению, напевая песни"* (*Там же, с.33.). Предавался песне Тукай и в моменты раздумья, печали, изливая свою тоску, свою душу. А таких дней в жизни сироты Габдуллы было немало. Вот как пишет сам поэт о таких минутах в статье "По случаю юбилея": "Вчерашняя ночь была для меня какой-то скучной и грустной, как тоскливая жизнь нашей нации. Вспомнил, что если в таких случаях я начинаю тихонько напевать или мурлыкать, то на душе становится веселее. И я начал петь куплеты одного байта* (*Байт — речитативно-повествовательный жанр татарского народного творчества, чаще трагического характера.) без всякой рифмы…"* (*Тукай Г. Избранное в двух томах. Т.2, с.51. Статья написана в период проведения 300 летнего юбилея династии Романовых.). Тукай и в медресе сходился и дружил с шакирдами, любящими музыку и умевшими петь. В г.Уральске это были шакирды Вали, Я.Моради, Г.Хикматуллин* (*Воспоминания о Тукае, 1986, с.37, 45.). Любовь к песне и поэзии связывала его и с юношей Габделвәли Эмруллой, бежавшим из Турции по политическим мотивам и поселившимся в г.Уральске. По воспоминаниям современников, Тукай любил петь старинные татарские протяжные песни "Кара урман" ("Дремучий лес"), "Зиляйлюк", (присловие), "Тефтиләү". По воспоминанию Ш.Каюмова, он особенно любил петь протяжную песню со словами* (*Там же, с.64.):
Челтәрле күперләре сиксән такта,
Кемнәр йөри икенләү герарый, герарый,
Һай, бу чакта.
Сау бул да, сау бул дигән чакта,
Сулкылдап ук җелыйдыр герарый, герарый,
Һай кочакта.
Кружевной мост из восьмидесяти досок,
Кто же гуляет в это время, гей!
Когда я говорю прощай, да прощай —
Обливаясь слезами, плачет в моих объятиях.
Или вот второй текст* (*Там же, с.66, 67.):
Җилбер-җилбер йөргән чакта,
Җил ачадыр куенымны;
Күңелсез чакта җырласаң,
Җыр ачадыр күңелне.
Кушымтасы: Хөрмәтле мөхбүбәм,
Сине төшемдә үбәм.
Синең өчен җаным фида,
Күрмичә тора алмыйм.
Когда хожу легко, как ветер,
Ветер откидывает мой воротник.
Когда, будучи не в настроении начнешь петь,
Песня поднимает настроение.
Припев: Дорогая, любимая,
Вижу тебя во сне.
Ради тебя душу отдам,
Не могу жить, не видя тебя.
Текст этой песни не случаен для поэта и отвечал, по-видимому, его самым сокровенным помыслам, говорящим о том, что песня была для него утешением в жизни. Он перекликается со второй строфой песни "Эй, дуслар, мал кайда?" ("Эй, друзья, где богатство?")* (*Нигмедзянов М. Татар халык җырлары — Татарские народные песни. Казан,&nbsnbsp; 1976, № 102. Комментарии на с. 182.), которая была записана от Гали Хикматуллина, однокашника Г.Тукая. По его словам, он слышал эту песню в г. Уральске в 1904-1905 годы. По воспоминаниям Г.Хикматуллина, эту песню любил Тукай, когда они учились в медресе "Мутыйгия" г.Уральска.
Мы видим, что текст, данный этим информатором в книге "Воспоминания о Тукае", несколько иной и имеет припев. Это наводит на мысль, что приведенный нами в начале текст мог исполняться и на другой напев. Тукай, который видимо, особенно любил старинные протяжные татарские песни, писал впоследствии:
Валлаһи, җандай күрәм мин искеләрнең җырларын,
Күкрәгемдә саклыйм, әйтерсең, рәсүлнең тырнагын* (*Тукай Габдулла. Әсәрләр биш томда. Далее: Сочинения в пяти томах. Казан, 1985, Т.1, 238б.).
Ей богу, всей душой люблю я народные песни,
Будто храню, как амулет, ногти Пророка.
Тукай, по-видимому, знал большое число татарских народных песен. Об этом говорит и сборник текстов татарских народных песен "Халык моңнары" ("Народные мелодии"), изданный в 1910 году, и "Тетрадь песен" с записью 29 песен. Именно музыкальность поэта привлекла его внимание к народным песням, глубоко запавшим в его душу. Об этом говорит и сам Тукай в своей лекции "Народная литература": "Из этой любви к песням, окрепшей в душе моей еще с детства, родилась во мне любовь к родному языку"* (*Тукай Г. Избранное в двух томах. Т.2, с.20.). Тукай познал, таким образом, родную речь прежде всего сквозь призму народной мелодии, то есть они (народные песни) полюбились поэту прежде всего своей мелодийностью, а через нее он познал и красоту родного языка, его музыкальность. Вот как это происходило, по словам просветителя и книгоиздателя Ш.Ахмерова: "…в свои 14-15 лет Габдулла Апуш (как называли Тукая в детстве), распевая татарские песни, мелодия, начинал складывать к ним слова, начинал сочинять свои стихи"* (*Саннова-Ахмерова Д.З. Салих Сайдашев. Казань, 1994, кн.1, с.50.). Не в этом ли секрет музыкальности стиха и самого поэта, в основе которого лежала певучесть, связанная с народной песенностью? То есть путь проникновения в красоту родного языка лежал у поэта через песенность, которая, в свою очередь, не могла не оставить след и на его поэзии. Таким образом, татарские народные песни были для поэта благодатным источником, вдохновлявшим его как своим содержанием (текст), так и формой (мелодийность). При этом нужно заметить, что Тукай хорошо и правильно запоминал мелодии народных песен, что говорит, кстати, о хорошей его музыкальной памяти. Так, при пении писателем С.Рахманколыем его любимых песен "Зиляйлюк" и "Аллюки" (присловия) со словами Тукая, Тукай исправлял его неточное исполнение* (*Воспоминания о Тукае, 1986, с.90.). Существует противоречивое мнение о голосе Тукая. Одни из современников говорят, что голос у него был не очень красивый* (*Там же, с.126.), другие, наоборот, указывают на его мягкий красивый тембр* (*Там же, с. 159.), но несмотря на небольшой голос, поэт, по-видимому, пел очень выразительно, так как его пение очень впечатляло.
В годы учебы Тукая в медресе особенно модной, по воспоминаниям его современников, была книга турецкого поэта XV века М.Я.Челяби "Мухаммадия". Вот как описывает это время шакирд Ш.Каюмов: "Г.Тукай любил постоянно петь. В то время в нашем медресе было модным чтение "Мухаммадии". Тукай в свободное от занятий время любил читать нараспев "Мухаммадию", вышагивая вдоль половых досок медресе"* (*Там же, с. 60.). А по воспоминаниям Г.Кариева, в будущем артиста Татарской театральной труппы "Сайяр" ("Передвижная"), узнаем: "По четвергам, когда за другими пологами возникали споры* (*Шакирды в медресе учились и жили, поэтому отделялись друг от друга пологами, создавая маленькие комнатушки.), за пологом Тукаева шесть-семь шакирдов, собрав деньги, делали пирушку и всю ночь напролет читали "Мухаммадию" и на напев "Мухаммадии" пели очень красиво татарские песни"* (*Воспоминания о Тукае, 1986, с.56, 57.). Пели "Мухаммадию" и тогда, когда Тукай вместе с шакирдами выезжал на берег, где сливались реки Урал, Сакмар, Чаган: "Когда лодка трогалась с места, около медресе Тукай, Гомер хальфа потихоньку поют из книги "Мухаммадия":
Чон адәм җәннәткә керди,
Юҗа гыйззәтләре ирди.
Настоящий человек вошел в рай
И прославился.
Когда отплывали от города подальше, напев "Мухаммадии" приостанавливался, Тукай с Вали начинали петь народные песни. Тукай, зачастую, напевал шуточные песни, смешил нас:
Скрипка тари, тари,
Тари булса да ярый.
Безгә кызлар ләкмәс инде,
Карчык булса да ярый…
Скрипка тари, тари,
Хоть и тари, пригодится.
Девушки за нас не пойдут,
Попадется старуха и та пригодится.
Также ради смеха, для поднятия настроения он рассказывал байт "О дочери Галимзяна". Приводим напев книги "Мухаммадия", записанный нами в селе Кукшем Апастовского района РТ в 1955 году. Во время пикника Тукай играл на кубызе. "В тот же миг, объяснив красоту выбранного места, он вынимает из кармана свой кубыз, привязанный к деревянному кубику, и сев на ровно срезанный пень тополя, начинает играть. И вправду, Тукай на кубызе хорошо играет. Выигрывает, как на башкирском курае, смотря на редкие белые облака, которые стелятся над рекой Урал", — вспоминает однокашник Тукая Ш.Каюмов* (*Воспоминания о Тукае, 1986, с.64.). Тукай помимо "Мухаммадии" хорошо читал нараспев и другие татарские религиозные и светские книги, такие, как "Бакырган", "Субателгаҗизин", "Бедавам", "Тагир и Зухра", "Бүз егет" ("Славный джигит") и др., которые составляли арсенал дореволюционной духовной музыки татар.
Тукай проявлял интерес к музыке и других народов. Так, в составе собранных им 29 народных песен башкирский писатель Афзал Кудаш обнаружил и несколько башкирских народных песен. Это такие, как "Эстэрле" (название местности), "Сэрмәсән буе" ("Вдоль реки Сярмасан"), "Агыйдел" ("Река Белая)* (*Кудаш А. Г.Тукай һәм башкорт халык ижаты. Совет әдәбияты, 1961, № 4, б. 63.). В Уфе Тукай слушал пение башкирского певца Ахметфаиза Даутова, которое приводило его в восторг. Он замечает по этому поводу, что следовало бы записать "для граммофона и песни, исполненные Фаизом эфенди и насыщенные настоящим башкирским духом и башкирской мелодичностью"* (*Тукай Г. Специальная статья, /часть вторая/. // Тукай Г. Избранное в двух томах. Т.2, с.224.). К.Мутыйги вспоминает, что Тукай выучил от него египетские макомы (напевы), которыми читались религиозные книги. Поэт с большим вниманием слушал турецкие и арабские песни, исполняемые К.Мутыйги* (*Воспоминания о Тукае, 1986, с.34.). Другие современники указывают, что Тукай очень хорошо пел "Турецкий марш" Моцарта. Так, 11 марта 1907 в зале гостиницы "Казань" г.Уральска состоялся концерт. "Народу было много, — пишет газета "Фикер" ("Мысль"). Больше было татар, меньше — русских… Господа Тукаев вместе с Сиразетдином Билюковым, одевшись в национальные одежды и сев по-восточному, согнув колени, прочли стихотворение "Кичке азан" ("Вечерняя молитва"). Когда поднялся занавес в четвертый раз, Г.Тукаев, смотря на одетого в одежду нищего Хакимжана Юсупова, рассказал стихотворение под названием "Теләнче" ("Нищий")… После шестой занавеси Г.Тукаев, увидев, что нет музыкантов, которые бы присоединились к нему, и, воскликнув, обращаясь к народу: "Я — сам балалайка, сам — гитара", спел "Турецкий марш"* (*Казан утлары, 1986, № 4, с. 182.). Таким образом, Тукай уже в г.Уральске интенсивно занимается организацией литературно-музыкальных вечеров, на которых выступает "и как поэт, организатор, распорядитель и конферансье, и артист, читающий собственные стихи."* (*Нафигов Р.И. Тукай и его окружение. Казань, 1986, с.99.) Тукай, по-видимому, неплохо знал и русские народные песни, так как в своих стихотворениях указывает на некоторые из них, например, в примечании к стихотворению «В один печальный день» ("Бер кайгылы көнендә") поэт указывает, что оно поется на мотив песни "Все говорят". В стихотворении "Вечерняя молитва" ("Кичке азан"), написанном в размере стихотворения М.Ю.Лермонтова "Звезда", исследователи находят влияние и русской песни "Вечерний звон"* (*Тукай Габдулла. Сочинения в пяти томах. Т.1., с.350.). "Итак, большая часть жизни Тукая в Уральске прошла в медресе, — замечает М.Гали. — Поэтому его жизнь в медресе является очень важной не только для периода жизни в Уральске, но и вообще для всей его жизни"* (*Гали М. Тукайның Уральскидагы тормышы — Жизнь Тукая в Уральске. // Габдулла Тукай. Шагыйрьнең тууына алтмыш ел тулуга багышланган гыйльми сессия материаллары. 1886-1946. Казан, 1948, 1786.).
В Уральске молодой поэт встречает и Первую русскую революцию 1905-1907 гг. Он, по словам наборщика А.Гладышева, работавшего вместе с Тукаем в типографии "Уралец", принял участие в двух демонстрациях — 21 октября 1905 года и 1 марта 1906 года, которые были организованы большевиками* (*Воспоминания о Тукае, 1986, с.68). По собственным словам поэта, он присутствовал на митингах и собраниях, организованных большевиками* (*Нафигов Р.И. Тукай и его окружение с.47.). В сентябре 1906 года в газете "Таң йолдызы" ("Утренняя звезда") выходит статья Тукая "Праздник свободы в Уральске". Судя по статье, Тукай принимает революцию с восторгом. "Это было невиданным доселе праздником свободы", — отмечает он в ней* (*Тукай Г. Избранное в двух томах. Т.2, с.29.). Последние изыскания показывают, что Тукай принимал в революции активное участие. Он не только распространял листовки, такие революционные песни, как "Варшавянка", "Смело, товарищи, в ногу", "Марсельезу", но хорошо знал эти песни и учил им других* (*Воспоминания о Тукае, 1986, с.68,69.). Более того, в газете "Фикер" на протяжении с октября 1906 года по февраль 1907 года появляются три передовицы и одна статья, посвященные выборам в Думу, которые приписываются Тукаю* (*Тукай Габдулла. Сочинения в пяти томах. Т.З, 1985, с. 194, 259,260; Т.4, 1985.).
Так, в первой статье, от 1 сентября 1906 года и третьей, от 18 февраля 1907 года, приводится припев "Марсельезы", переведенный на татарский язык. В статье "Мөһим эш — имамнар җәмгыяте" — "Значительное дело — общество имамов" (газ. "Фикер" 1906, 10 декабря) Тукай приводит первое четверостишье второго куплета "Интернационала" на русском языке. А в передовой статье от 13 декабря 1906 года Тукай помешает на татарском языке перевод этого четверостишия "Интернационала", который, таким образом, является первым по времени переводом части "Интернационала" на татарский язык. Тукай был в подпольной связи с татарскими рабочими сырейки, где выделывали кожу, а также бывал среди рабочих кирпичного завода Додонова. Р.Нафигов пишет, что "таким образом, Г.Тукай в период Первой русской революции боролся не только своими поэтическими произведениями на литературном фронте, но и своим прямым участием в ней"* (*Нәфиков Р. Г.Тукайның Уральскида эшчеләр белән аралашуы. — Связи Г.Тукая в Уральске с рабочими. Совет әдәбияты, 1954, № 10, 112 б.; его же: Тукай и его окружение, с.47,48.). Поэтому "для Г.Тукая революционное участие в тот период никак не было только модой или увлечением молодости. Это была серьезная и сознательная страсть революционного демократа к социал-демократии", — пишет тот же автор* (*Совет әдәбияты. 1954. № 10, 112 б.). Эти увлечения и приводят Тукая к его переводам социал-демократической литературы, как "Война и Государственная дума", "Год войны", "Царь-голод".
Как известно, в период Первой русской революции среди шакирдов медресе было движение за реформу школьного дела. Поэтому в этой среде возникают и первые татарские революционные гимны, такие, как "Первая Сада", "Вторая Сада", "Третья Сада" (песни)* (*Исхакова-Вамба Р.А. Татарские революционные песни 1905-1907 годов // Вопросы истории, теории музыки и музыкального воспитания. У.З.КГПИ, сб. 4, Казань, 1976. О том, что их знал Тукай мы узнаем из воспоминаний Г.Кариева. Воспоминания о Тукае, 1986, с.93.). Вот вся эта революционная атмосфера не могла не оказать своего влияния и на творчество Тукая тех лет. Так, в строках стихотворения "Иттифак хакында" ("О единстве")* (*Тукай Габдулла. Сочинения в пяти томах. Т.1., с. 44.) можно услышать отзвуки "Первой песни" ("Беренче Сада") шакирдов. Близки по духу строки из стихотворения Г.Тукая "Сорыкортларга" ("Паразитам") содержанию стихотворения "Из тюрьмы" ("Төрмәдән"), которое появилось позже произведения Г.Тукая, но основная его идея была высказана в байте "Кояш чыкты, нур балыкты" ("Взошло солнце и брызнули его лучи").
Чебен җанымны чын юлда бирәм бең керрә кызганмыйм,
Минем чөн мәсләгем — юлым бөтенләй социаллардай.
Мал я, но в борьбе неистов, ибо путь социалистов —
Это и моя дорога, справедливая, прямая.
На литературно-музыкальном вечере, проведенном в г.Астрахани в 1906 году, шакирды исполняли нараспев такие произведения Г.Тукая, как "Мөридләр каберстанындин бер аваз" ("Голос с кладбища мюридов") и "Сорыкортларга" ("Паразитам")* (*Нафигов Р.И. Тукай и его окружение, с. 68.).
На творчество поэта этих лет оказали влияние и русские революционные песни. Так, в двадцать втором куплете стихотворения "Мәдрәсәдән чыккан шәкертләр ни диләр" ("Что рассказывают шакирды, покинувшие медресе") чувствуется влияние припева "Марсельезы":
Алга, алга, алга табан,
Алга, дустлар, басыйк табан.
Только назад мы двигались прежде,
Ныне шагаем вперед и вперед.
Или строки из стихотворения "Дустларга бер сүз" ("Слово друзьям") перекликаются, например, с куплетами той же "Марсельезы":
Чиновниклар безнең канны бик күп имде;
Имәлмәсләр, житәр инде, җитәр инде.
Чинуши нашей кровью питались искони,
Довольно! Иль не вдосталь насытились они?
Некоторые строфы из стихотворения Тукая "Тавыш хакында" ("О газете "Голос") близки и к поэтическим образам песни "Смело, товарищи, в ногу".
Эшче туган! Тартыш кирәк, кирәк тартыш,
Тартышмаган эшчеләргә бик батар теш;
Изге эштер тартьшмаклык хокук өчен,
Тартыш, эшче! Тартыш, зинһар, тартыш, тартыш!
Борись, рабочий! За права свои дерись!
В безропотных — клыки вонзают…Не мирись;
Бороться за свои права — наш долг святой,
Борись, рабочий! Друг, без устали борись!
Таким образом, мы видим, что Первая русская революция оставила глубокий след в творчестве Г.Тукая, воспитала в нем поэта-гражданина заставила глубоко задуматься о социальной несправедливости.
Приехав в октябре 1907 года в Казань, Тукай быстро входит в литературные круги города, познакомившись с татарскими писателями и поэтами Ф.Амирханом, Г.Камалом, С.Рамиевым и др. Он начинает активно сотрудничать с ними в газетах и журналах ("Эльислах" — "Реформа", "Яшен" — "Молния", "Ялт-юлт" — "Зарница"), принимает вместе с Ф.Амирханом, Г.Кулахметовым активное участие в концертах "Восточного клуба" ("Шәрык клубы"), который был открыт 1 декабря 1907 года. Открытие "Восточного клуба" активизирует культурную жизнь татар. В нем начинают проводиться литературные и музыкально-литературные вечера и концерты, ставятся спектакли. Так, 28 марта 1908 года по инициативе сотрудников редакции газеты "Эльислах" ("Реформа") проводится музыкально-литературный вечер, на котором выступили Г.Тукай и С.Рамиев, которые читали свои стихи (Тукай читал стихотворение "Утырышу" — "Беседа"). На концерте выступила также певица Г.А.Трейтер, исполнив с хором народную песню "Ашказар" (название реки). 27 марта этого же года поэт также принял участие в музыкально-литературном вечере, где читал свои стихотворения "Теләнче" ("Нищий") и "Утырышу" ("Беседа"). На этом вечере выступал и балалаечный оркестр под управлением В.Апанаева (друга Г.Тукая и М.Вахитова)* (*Нафигов Р.И. Тайны революционного подполья. Казань, 1981, с. 179.). 5 августа 1908 года Тукай вместе с писателем и драматургом Г.Камалом едет в Нижний Новгород на Макарьевскую ярмарку. Там в гостинице "Двухсветная" Тукай выступает в качестве дирижера с группой артистов из театральной труппы "Сайяр". Он готовит для них репертуар из татарских народных песен. Группа исполняла также модные еще в то время революционные гимны шакирдов "Первая", "Вторая Сада"* (*Воспоминания о Тукае. 1986, с.94.). Сам Тукай, живя в Казани, уже не выступает перед обществом в качестве певца,, как это было в медресе г. Уральска. Он больше восхищается пением поэта С.Рамиева и писателя С.Рахманколый. Тукай был чрезвычайно разборчив в своих симпатиях к певцам и музыкантам. Так, Ш.Ахмеров, бывший в течение пяти последних лет в тесных деловых и дружеских связях с поэтом, отмечает: "Тукай ведь не мог слушать всех исполнителей без разбора. Некоторых он вообще не переносил. Когда он их слышал, случалось даже затыкал уши, лицо как-то менялось и появлялось на нем выражение, в котором смешивались негодование или еще что-то, что трудно выразить словами. И казалось мне, что, когда он слышал, как ломают, портят "моң" (трудно переводимое слово, обозначающее дух, строй, интонацию татарской песни), появлялось у него на лице нечто похоже на чувство боли и оскорбления. А вот игру на мандолине самодеятельного композитора Султана Рахманкулова любил и слушал часами. Бывало, зазывал его к себе в гостиницу, ложился навзничь на кровать и, прикрыв глаза с наслаждением слушал. И Рахманкулова, и Салиха (Сайдашева — в будущем композитора — Р.И) он мог слушать часами, явно выделяя их среди других исполнителей"* (*Саинова-Ахмерова Д.З. Указ, соч., с.48.).
Но, оставшись наедине или с близкими друзьями, Тукай по-прежнему любил напевать. Вот как описывает такие минуты один из его современников К.Мустакаев, которые раскрывают отчасти и творческий процесс поэта: "Тукай вечерами перед тем, как укладываться спать, или утром, проснувшись на кровати, обхватив колени руками, любил напевать своим мягким красивым голосом, как будто убаюкивая ребенка, отрывки стихотворений из любимых им поэтов. В такие минуты зачастую напевал стихотворение Габдуллы Джаудата, которое начиналось словами: "Юлында бен хакыйкать вирде кем бер шанлы дөньядан…" ("Я дал правдивое слово в прославленном мире"), отрывки из стихотворения Махмута Акрами "Яд ит!" ("Вспомни"), "Ватан манзумасы" ("Песни родины") Намика Камала и др., когда был не в настроении, пел отрывки из Сагита (Рамиева), например, "Бигрәк артык изде дөнья…" ("Очень сильно угнетает меня мир…") и др. Иногда внезапно перестав петь, подходил к столу и что-то записывал"* (*Тукай турында замандашлары. — Современники о Тукае. Казань, 1960, 126, 127 б.б.). Как видим, Тукай часто напевал поэтические произведения разных авторов, иногда напевал суры из Корана* (*Воспоминания о Тукае. 1986, с. 106.). Нужно заметить, что и в свободное от работы время Тукай часто напевал. Он любил петь, и в этом проявлялась большая музыкальность поэта.
В Казани Тукай познакомился с композитором, дирижером и этнографом А.А.Эйхенвальдом (1875-1952). Вот как это было: "Мы под Казанью в лесу познакомились, — рассказывал Эйхенвальд. — Была оттепель, испарина. Мы бросали воробьям крошки хлеба. Подружились, несмотря на разницу в возрасте. Я был старше. Часто мы вдвоем ходили по татарским деревням. Он помогал мне записывать песни. Объяснял крестьянам, зачем делаю эту работу"* (*Рубинштейн Л. Шаляпин и Тукай. Дружба народов, 1969, № 9, с.285.). Из статьи Л.Рубинштейна мы узнаем, что Тукая знал и великий русский певец Ф.И.Шаляпин, который в разговоре с А.А.Эйхенвальдом приводил такие слова Тукая: "…Как аллаха ни хвали он выше всех похвал. И благодать он даровал, и подать даровал"* (*Из стихотворения Тукая "Тәфсирме? Тәрҗемәме?" — "Комментарии ли? Перевод ли?" Тукай Габдулла. Сочинения в пяти томах. Т.2, с.273.). И еще: "Скупимся с бедным говорить, будь он мудрейшим из людей, и сыплем, как цветы, слова перед богатым дураком…"* (*Из стихотворения "Эхллаксызлык" — "Безнравственность". Там же, с.234.). А.А.Эйхенвальд в 1907-1911 годах работал вместе с профессором Н.Ф.Катановым в экспериментальном фонетическом кабинете Казанского университета. Тогда он гармонизовал татарские и башкирские песни, и большую помощь в этом деле ему оказал Г.Тукай, который благодаря своей музыкальной одаренности интуитивно угадывал гармонию, то есть гармоническое сопровождение татарских мелодий. Так, он помогал своими советами А.А.Эйхенвальду в гармонизации пентатонических (пятитоновых) татарских и башкирских народных мелодий. Эйхенвальд будучи оснащенным, по его словам, знанием европейской музыкальной науки, не всегда, видимо, угадывал гармонические особенности этих мелодий. А.Эйхенвальд пишет: "Мои первые пробные шаги по введению дисциплины в записи (татарской — Р.И.) музыки и достижения ее развития через гармонизацию народных песен живо интересовали Тукая… Работая в Казанском университете в кабинете экспериментальной фонотеки в 1907-1911 гг., я часто встречался с Тукаем… Не один час мы просидели с ним в дружеской беседе. Тукай чутко прислушивался к той гармонии, которую я использовал в татарской и башкирской музыке, и, несмотря на то, что он не был профессиональным музыкантом, удивительно тонко чувствовал, какая гармония была родственной татарской музыке и какая была ей чужда…"* (*Эйнхенвальд А. Страстный поклонник музыки. Красная Башкирия. 1946, 27 апреля. Цит. По ст.: М.Гайнуллин Тукай — тәнкыйтьче — Тукай — критик. // Габдулла Тукай. Шагыйрьнең тууына алтмыш ел тулуга багышланган гыйльми сессия материаллары. Цит. изд., с.75.). А.А.Эйхенвальд добавляет: "Тукай дал мне многое… Если бы Тукай изучил музыку, из него вышел бы прекрасный композитор, так как небольшое число песен, пропетых им, оставляли очень глубокое впечатление". И свою статью, посвященную воспоминаниям о Тукае, А. Эйхенвальд назвал "Страстный поклонник музыки".
Музыка оказывала на Тукая очень сильное влияние, под впечатлением которой он создавал то или иное произведение. Одной из любимых мелодий Тукая была протяжная татарская песня "Зиляйлюк". На мелодию этой песни поэт создал свое одно из самых ярких произведений "Обманутой татарской девушке" ("Эштән чыгарылган татар кызына"). Создание этого стихотворения было вызвано гневом поэта на совершение подобного поступка со стороны считавшего себя святым некоего хажи Г.Ибрагимова* (*Ключарев А.С. Татар халык җырлары. — Татарские народные песни. Казан, 1986, 281 б., № 62.). Другое свое стихотворение "Национальные мелодии" ("Милли моңнар") Тукай создал под сильным впечатлением исполнения народной песни "Аллюки". Вот как пишет об этом М.Гали: "… в один из дней, когда Тукай сидел в своей комнате гостиницы "Булгар", он услышал очень красивый напев. Ввиду своей большой любви к народным песням и народным напевам, он не вытерпев, вышел в коридор. Напев песни слышится все ближе и явственнее. Поневоле он идет в сторону слышимого голоса. Ввиду редкого исполнения этого напева в то время, Тукай не узнает этот напев. Он останавливается около комнаты с полуоткрытыми дверьми и, приложившись головой к двери, глубоко задумавшись, начинает слушать голос, идущий из глубины комнаты. Эта комната оказывается комнатой Сагита Рамиева, и лежащий на кровати и поющий печальным басом напев "Аллюки" оказывается любимый Тукаевым певец Сагит Рамиев. Если в другое время Тукай любил больше шутить с Сагитом, то на этот раз он с серьезной миной входит в его комнату и говорит: "Скажи, родной, какую песню ты поешь? Твоя песня меня до пят пробрала". Сагит нисколько не удивившись: "Разве не знаешь, это же "Аллюки". После этого Тукай пишет свое стихотворение "Национальные мелодии" и заставляет Сагита спеть его на напев "Аллюки" и сам поет его на этот напев или на напев "Зиляйлюк"* (*Гали М. Тукай җырчы һәм җыр — музыка сөюче. — Тукай — певец и любитель музыки. Совет әдәбияты. 1943, № 4, 6.37.). (см.пример 4).
Тукай за год до смерти познакомился с будущим композитором, основоположником татарской профессиональной музыки С.Сайдашевым, которому тогда было 12 лет. Это произошло в доме Ш.Ахмерова — книгоиздателя и мужа сестры будущего композитора. Маленький Салих воспитывался в его доме. Вот как пишет об этом Ш.Ахмеров:
"Итак, встретившись несколько раз, за короткое время они могли выяснить отношение друг к другу… Тукай не относился к Салиху, как к ребенку, здоровался с ним за руку, подсаживаясь к нему, рассказывал смешные анекдоты. Потом подходил к роялю и говорил: — Ну-ка, джигит, какие еще мелодии усвоил, сыграй-ка. И Салих не заставлял себя упрашивать, начинал играть вновь выученные мелодии, а Тукай заставлял играть несколько раз понравившуюся ему мелодию, иногда присоединяясь к его игре, напевал"* (*Ахмәров Ш. Тукай һәм Сәйдаш. Казан утлары, 1966, №4, 150, 151 бб.). По одному из воспоминаний современника поэта, в один из вечеров Г.Тукай зашел к Ахмеровым, как обычно, послушать игру Салиха. Присаживаясь рядом с ним около пианино, он попросил сыграть Салиха свою любимую песню "Эллүки". Салих по его просьбе несколько раз повторил мелодию этой песни. Мы с Кулахметовым (Г.Кулахметов — драматург. Р.И.) сидели в отдалении и были заняты своими делами. Тукай задумчиво слушал игру Салиха и вдруг, очень проникновенно и тихо, начал вторить музыке. Это была его любимая песня. И вот музыка и голос Тукая слились в единую гармонию. Он запел громче. Мы сидели, затаив дыхание, боясь пошевелиться. Но это непредугаданное, редкое мгновение окончилось весьма трагично, ибо оказалось последней песней великого поэта. Он не успел ее закончить — из горла пошла кровь и так сильно, что попала даже на клавиши (фортепиано — Р.И.), за которым сидел маленький Салих"* (*Саинова-Ахмерова Д.З. Указ, соч., с.48.).
Любовь к музыке у Тукая была неистребима. Вот как об этом говорит и сам поэт:
Җырлый-җырлый үләрмен мин үлгәндә дә,
Дәшми калмам Газраилне күргәндә дә.
"Без китәбез, сез каласыз!" — дип җырлармын,
Җәсәдемне туфрак берлә күмгәндә дә.
А смерть придет ко мне — я громко запою,
И даже Азраил услышит песнь мою.
Пусть в землю я сойду, — спою в последний раз:
"Я ухожу, друзья! Я оставляю вас…"
Но смертельная болезнь подорвала силы поэта. Он восклицает:
Кайтмады үч, бетте көч, сынды кылыч — шул булды эш:
Керләнеп беттем үзем, дөньяны пакьли алмадым.
Хотел я мстить, но ослабел, сломался мой клинок,
Я весь в грязи, но этот мир очистить я не смог.
И заключает, все также соотнеся свое положение с песней:
Бар иде ялгыз калып, җырлап юанган чакларым,
Ярты җирдә инде күкрәкне тотам да йөткерәм!
Было время: утешала песня, в тишине родившись,
А теперь, на полдороге, кашляю, за грудь схватившись!
Таким образом, мы видим, что музыка сопровождала поэта с раннего детства и до последних дней его жизни. Она была для него и радостью, и печалью, и советчиком в творчестве.
Большая музыкальность поэта обусловила и особую музыкальность и певучесть его стихов. Об этом впервые сказал писатель Гали Рахим в опубликованной после смерти Тукая в 1913 году в статье "Тукаев — народный поэт": "Еще одно свойство стихов привлекает читателей — они чрезвычайно музыкальны. Стихи многих наших "поэтов" трудны для чтения, хотя и написаны по-татарски, а вот стихи Тукая льются сами собой. Возьмите, к примеру, его сочинения, написанные в ритме народного стиха, в них мы ощущаем нечто большее, чем простое знание законов стихосложения, в них сквозит народный дух* (*Слово о Тукае. Сост. и комм. Ф.М.Зулькарнаева. Казань, 1986, с. 184, 185.). Поэт А.Исхак раскрывает в своей работе "Поэтическое мастерство Тукая" технологическую сторону поэтики Тукая* (*Исхак Ә. Тукайның шигъри осталыгы. — Поэтическое мастерство Тукая. Казан, 1963.). Говоря о том, что Тукай отошел от бедных рифм восточной поэзии, "выдержанных в одной грамматической форме". А.Исхак пишет: "Одновременно он (Тукай. — Р.И.) открыл путь в поэтику полнозвучно звучащим, сложным и богатым рифмам татарских народных песен. Вдобавок, в области рифмы уменье Тукая мастерски пользоваться всеми возможностями (внутренние, омонимические, каламбурные и спаренные рифмы, различные виды аллитераций, интонационные усилители и др.) обогатили структуру рифмы в татарской поэзии, усилив музыкальный строй стихов* (*Там же, с.79.)." И далее: "Мастер поэтического слова Тукай, будучи народным поэтом в полном смысле этого слова, взял изобразительные средства не только из очень большого наследия, ему предшествующего, но, по-видимому, близкого ему по средствам богатого народного творчества, его разговорного языка, пословиц и поговорок, песен и байтов* (*Там же, с. 109.). Мы видели, что Тукай создавал свои произведения, напевая их. Подобный творческий процесс также не мог не оставить своих следов на его стихах. Все это создавало особую музыкальность, певучесть тукаевского стиха, который сам ввиду этого легко ложился на музыку. И народ стал распевать стихи Тукая (см. далее). В этом отношении Тукай был сродни с такими далекими по времени, но близкими по духу поэтами, как французский поэт Ренессанса Пьер де Ронсар (1524-1585), такого же страстного поклонника музыки, как Тукай, и испанский поэт Федерико Гарсиа Лорка (1898-1936).
(Источник: Исхакова-Вамба Р.А. Тукай и татарская музыка. – Казань, 1997).
Р.А.Исхакова-Вамба "Тукай и татарская музыка"
Глава I. Музыка в жизни Г.Тукая
Глава II. Отражение музыки в творчестве Г.Тукая
Глава III. Музыкально-эстетические взгляды Г.Тукая
Глава IV. Произведения Г.Тукая в народном музыкальном творчестве
Глава V. Г.Тукай и татарская профессиональная музыка