б) отражение музыки, музыкальных явлений в его творчестве.
Мы бы добавили сюда и революционные песни 1905-1907 гг., как русские, так и татарские (гимны шакирдов — Первая, Вторая, Третья Сада). Мы уже приводили ранее указание М.Гали о том, что большая часть жизни Тукая в Уральске прошла в медресе, которое оставило глубокий след в его творчестве. Как известно, в татарском медресе господствовал дух восточной религии и книжности. Вот они и оказали на первых порах влияние на творчество Тукая. Татарские религиозные и старо-татарские поэтические произведения такие, как "Коран", "Мухаммадия", "Бакырган", "Бедавам", "Кыйсса-и Йосыф" Кул Гали и др., читались нараспев, и каждое имело свой напев. В этом претворились традиции, идущие еще от древнетюркской и арабской культур* (*Г.Халит пишет, что "ведь не только арабы читали свой стих нараспев, но и у тюркских народов с древнейших времен стих был неотделим от музыки, мелодии." Халит Г. Портреты и проблемы. Казань, 1985, с.33. По-нашему мнению, в культуре пения религиозных книг татарами претворились не только древнетюркские традиции, но и традиции, идущие от арабской культуры. Этим можно объяснить наличие двух слоев в ней: во-первых, традиция пения "Бедавам", ведущая к байтам и близкая в своих истоках к татарским народным песням по своей ритмике и интонациям, и, во-вторых, традиция пения "Мухаммадии" с ее сложным и изысканным ритмическим рисунком, ведущая к мунаджатам и резко отличающая ее от ритмики татарских народных песен, будучи интонационно близкой последней. См.: Исхакова-Вамба Р.А. О некоторых связях народной музыки казанских татар с арабской культурой. // Музыкальная фольклористика. М., 1978, вып.2.). Для чтения нараспев "Корана" были предпосылки в самом тексте, так как он был написан рифмованной прозой* (*Грубер Р.И. Всеобщая история музыки. М., 1965, Т.1, с.145.) и т.д. О пропевании текстов книг пишет и сам Тукай в стихотворении "Сагыныр вакытлар" ("Пора, вспоминаемая с грустью"):
Кич белән кайчак укыйлар, тыңлыйсың төрле китап,
Кайсысы көйсез була һәм кайсысы көйле китап.
Бер кызык көйле китапның моңлы таушы тирбәтеп,
Куз йомылгач, ихтыярсыз йоклыйсың шундук ятып.
Йоклыйсың рәхәт кенә, төнлә уянсаң бер заман,
Як-яның тып-тын — әле юк яктылык, таң атмаган.
Шул вакыт яшьләр күзендә: җан ачып, җан сызланып
Егълыйсың, Җан-Зөһрә берлән Җан-Таһирне кызганып.
Если кто-то вслух читает, ты сидишь, как мышка, тих,
Грустной повести внимая, повторяя звучный стих…
Голос тихий… голос ровный… Убаюкивает он.
И глаза ты закрываешь, сном ребяческим сражен.
Сладко спишь ты, до света вдруг проснешься иногда,
Тишина стоит, и тлеет предрассветная звезда,
Горько плачешь, сожалея о Тахире и Зухре.
И вот Тукай некоторые ранние свои произведения создает, следуя ритму, рифме и форме этих книг, что было традиционным в восточной культуре и называлось назыйрә (подражание). См. его "Дустларга бер сүз" ("Слово друзьям"), "Иттифакъ хакында" ("О союзе"), "Хатирәи Бакырган" ("Памяти Бакырган"), "Мөхәммәдия" көе ("Напев "Мухаммадии") и др. Об этом пишет и сам поэт:
Менә, дустлар, мин сезлергә бер сүз сөйлим,
"Йосыф-Ягъкуб китабьГның көйен көйлим.
"Дустларга бер сүз".
Послушайте, друзья, вы речь мою,
И на мотив "Юсуф-Якуб" я вам" спою.
Слово друзьям.
Таким образом, та "музыкальная" атмосфера, которая окружала поэта в медресе с детства, и определила на первых порах характер некоторых его начальных произведений. Напевы этих книг представляли собой речитативное псалмодирование. Приводим один из вариантов напева поэмы булгаро-татарского поэта XIII века Кул Гали "Кыйсса-и Йосыф". Как и в стихотворении Тукая "Дустларга бер сүз" ("Слово друзьям"), в котором поэт использовал форму поэмы Кул Гали, в приведенном примере в строке двенадцать слогов. Мелодия в примере не распета, как в татарских народных песнях, так как каждому слову текста соответствует один звук — текст пропевается речитативом. В связи с ударением в татарском языке на последнем слоге слова, последние слоги слов более распеты, ритмически расширены, в результате чего появляется нечетный пятидольный размер. Мы видим, что возникает напев, целиком подчиненный тексту, в результате чего и появляется псалмодирование, характерное для пропевания книжных текстов у татар. Такое же псалмодирование текста можно отметить и в напеве "Мухаммадия". Подобное псалмодирование религиозных и поэтических книг существенно отличалось от татарских народных песен по своей ритмике и мелодике, и составляло в татарском музыкальном быту целую область интонирования, противопоставляемую народным песням и культивируемую до революции татарским духовенством. По-видимому, от такой манеры исполнения поэтического текста возникает у Тукая во многих случаях термины "көйлим", "җырлыйм" (напеваю, пою), а поэтическое произведение поэт называет "җыр" (песня), например:
Җырлап торам, торган җирем тар булса да,
Куркъмыйм, сөйгән халкым бу татар булса да.
Я пою, хоть жилье мое тесно и старо,
Не боюсь, хоть любимый народ мой — татары.
Или вот как пишет Тукай в своей поэме "Шурале" ("Леший"):
Шул турыдан аз гына — биш-алты сүз сөйлим әле,
Гадәтемчә аз гына җырлыйм әле, көйлим әле.
Об одном из них начну я повесть краткую свою,
И — таков уж мой обычай — я стихами запою.
И примеры подобного определения своих поэтических произведений Тукаем можно было бы умножить. И так оно у Тукая во многих случаях и было. Так, во многих своих произведениях поэт указывает, на какой напев их надо исполнять. При этом мелодии песен, указанных Тукаем, определяли отношение его к излагаемому. На мелодию любимой поэтом песни "Зиляйлюк" Тукай сочинил два своих замечательных стихотворения "Обманутой татарской девушке" ("Эштән чыгарылган татар кызына") и "Национальные мелодии" ("Милли моңнар"). Но последнее произведение поэта поется в народе и на мелодию песни "Аллюки". Мелодии этих двух песен являются протяжными, печальными, как говорит поэт — "моңлы". Поэт выразил в этих своих произведениях печаль и горечь по поводу униженного положения татарской девушки ("Обманутой татарской девушке"), а в песне "Национальные мелодии" Тукай отразил раздумья, размышления и любовь к татарскому народу, его истории и культуре. На мелодию татарской протяжной песни "Сакмар су" — ("Воды реки Сакмар") Тукай создает произведение "Сакмар су" көенә" (На мелодию песни "Воды реки Сакмар"), посвященное своему труду поэта. Таким образом, это все примеры того, как на любимые мелодии народных песен поэт распевал и создавал свои стихотворения.
Подчеркивая свое ироническое отношение к Государственной Думе ("Государственная Думага" — "Государственной Думе"), Тукай указывает, что произведение поется на мелодию песни "Ай, бәгърем Нәгимә" ("Ай, милая Нагима"), которая являлась разбитной трактирной песней. При этом поэт использует структуру народной песни, где припев разрывает поэтическую строфу пополам:
Ах, син Дума, Дума, Дума,
Эшләгән эшең бума?
Ах ты Дума, Дума, Дума,
Мало дела, много шума!
Из этого можно заключить, что народная песня оказала свое влияние на произведение поэта, определив его структуру. Так, песенность обогащает строфику поэтического произведения Тукая. Также усиливает иронию поэта и мелодия использованной Тукаем татарской шуточной песни "Дөньяда" ("На миру") в стихотворении "Дөнья" көене" ("На мотив песни "На миру"). В данном произведении, высмеивающим духовное лицо (хазрата), также структура народной песни оказывает влияние на произведение Тукая — каждая строчка оканчивается припевными словами — деньяда, вай дөнья (на миру, вай на миру). Шуточная песня с подобным припевом имеется, в сборнике А.С.Ключарева. В этой песне мелодия такмачного характера завершается широко распетыми припевными словами. Повествуя в стихотворении "Поезд барган көйгә" ("На мотив идущего поезда") о судьбе девушки-сироты, которая попала в дом терпимости, Тукай не указывает название песни, на которую оно бы исполнялось. Но в конце стихотворения Тукай использует припевные слова и дает название татарской разбитной дружеской песни "Дүдәк" ("Дрофа"). Опять ироническое отношение поэта к описываемому усиливается самим характером песни (см. ПРИМЕР 8)* (*Музафаров М., Виноградов Ю., Хайруллина 3. Татарские народные песни. М., 1964, № 37.). Высмеивая неугодных ему духовных лиц, Тукай пользуется с издевкой и губным сопровождением пляски (см. "Казан мулласы һәм булачак депутат" — "Казанский мулла и будущий депутат"), например:
Райта, раита, раита, раита, райтарам!
Шул көйгә бассаң, указың кайтарам.
Райта, раита, раита, раита, райтарам!
Если спляшешь, я указ тебе отдам.
Но Тукай использовал при создании своих произведений не только татарские, но и русские напевы. М.Гали пишет по этому поводу: "Помимо татарских песен он (Тукай. — Р.И.) любил русские народные песни, читал нараспев на разные мелодии стихи Пушкина, Лермонтов и древних восточных поэтов"* (*Гали М. Тукай җырчы һәм җыр-музыка сөюче. 38 б.). Так, в стихотворении "Кичке азан" ("Вечерняя молитва"), созданного по структуре произведения М.Ю.Лермонтова "Звезда", исследователи усматривают влияние русской песни "Вечерний звон". И действительно, четырехсложный стих "Вечерней молитвы" легко укладывается на мелодию песни "Вечерний звон". Это были все примеры влияния народной песенности на произведения поэта.
В других случаях, по-видимому, созданное уже произведение распевалось поэтом на ту или иную песенную мелодию, как, например, стихотворение "Бер кайгы көнендә" ("В один грустный день"), по указанию Тукая, пелось на мелодию русской песни "Все говорят". И такое распевание стихов на разные мелодии было, по-видимому, излюбленным делом Тукая. Так, в своей статье "Шигырьләребез" ("Наши стихи") Тукай, следуя взглядам К.Насыри, пишет: "Одну и ту же татарскую песню можно распевать на разные мотивы. Многие стихи русских поэтов могут звучать в наших мелодиях. Попытаемся, например, спеть одно из стихотворений Пушкина на мотив татарской песни:
Еду, еду в чистом поле, "Джизнякай" (2 раза),
Колокольчик динь, динь, динь, "Балдызым, ялгызым" (1 раз).
Можно было бы привести еще множество примеров, доказывающих, что стихи русских поэтов с успехом можно распевать на татарские мотивы"* (*Тукай Г. Избранное в двух томах. Т.2, с.61.). Поэт, судя по припеву, имеет в виду татарскую народную песню "Җизнәкәй" ("Зятек").
Исходя, по его утверждению, из особенностей такого "прекрасного" татарского стихосложения, Тукай, как известно, создал и свои пять снопов "Деревенских песен" ("Авыл җырлары") с подзаголовком "поются на разные мелодии". В них он, используя первое двустишие из народной песни, дополнял его своим вторым двустишием, высмеивая те или иные явления жизни. Таким образом, структура народной песни становилась основой для создания сатирических памфлетов. Тукай в своей лекции "Народная литература" называет их "искусственными песнями" и пишет: "Эти "искусственные песни" в свое время были весьма оригинальной новинкой, ибо в них в 1-2 строчках можно было высмеять то, что подлежало осмеянию. И это воздействовало сильнее, чем длинные-предлинные статьи"* (*Тукай Г. Избранное в двух томах. Т.2, с. 13. В этих "искусственных песнях" Тукая претворился, по-видимому, обычай татарских шакирдов создавать пародии на непонятный арабский текст учебников медресе, которые зафиксировал, например, Н.Исанбет. См.: Исәнбәт Н. Балалар фольклоры. — Детский фольклор. Казан, 1984, с. 103-106.). Свое стихотворение "Тартар кошы сайрый" ("Коростель поет") Тукай замыслил, как "марш". Действительно, используя изобразительные средства татарского языка, имитирующие слово "татар" (татары), Тукай создает своеобразную словесную инструментовку марша. "Татарский марш", как назвал свое стихотворение Тукай, зовет вперед, к светлому будущему. Не отразилось ли, таким образом, в этом произведении влияние тех революционных маршей, которые звучали на демонстрациях в 1905-1907 гг., в которых принимал участие и Тукай? Так Тукай отразил в этом произведении революционный дух своей эпохи. Поэт по-разному использовал в своем творчестве музыкальные явления, которые его окружали. Они или влияли на его творчество, меняя, например, строфику, форму стиха, формируя словообразование, или усиливали эмоциональное воздействие его произведений путем использования соответствующих напевов.
Тукай не только использовал музыку в своем творчестве, но и отразил в нем различные музыкальные явления. Так, традиционно, как все восточные поэты, Тукай воспевает голос соловья, которому противопоставляется ворона. В стихотворении "Хур кызына" ("Девушка рая") он пишет:
Тавышың сандугач тавышыңнан матуррак,
Кем теләр соң синнән аерылырга?
Голос твой красивее соловьиного,
Кто же захочет с тобой расстаться?
Или в стихотворении "Карга" — "Ворона":
Барча кошның да үзенчә сайравы бар, шигъре бар.
Карга, мескен, җырлый белми, кычкыра тик: "кар" да "кар"!
У каждый маленькой пичужки — свой голос, свой певучий дар,
Одна ворона без голоса: скрипит, бедняжка, "кар" да "кар"…
Упоминание о музыке вызывает у поэта представление о раздумьях, размышлениях:
Әллә гармунчы булып, һөртерле көй уйнаудамы?
Бер көй уйнап, моңланып, һәртөрле уй уйлаудамы?
Или в том, чтоб гармонистом песни разные играть,
Повздыхать в раздумье грустном, а потом начать опять?
С другой стороны, с музыкой у поэта связаны и впечатления веселья и радости, которые могут быть некстати:
Гәшше-шишрәтләр, музыка, тансалар, уйнау-көлу —
Барчасы бетсен хәзер, җир чөнки тик фөрьяд җире.
Веселье, музыка и смех пускай исчезнут навсегда, —
Землей стенаний стала ты, земля, о благостная мать!
Воспевая красоту дремучих лесов Кырлая в поэме "Шурале" ("Леший), Тукай с восторгом сравнивает ее с увеселениями города:
Монда бульварлар, клуб һәм танцевальная, цирк та шул;
Монда оркестр, театрлар да шул, концерт та шул.
Здесь и музыка, и танцы, и певцы, и циркачи,
Здесь бульвары, и театры, и борцы, и скрипачи!
Многие музыкальные впечатления поэта ассоциируются с такими же заведениями. Так, в стихотворении "Осуле кадимче" ("Старометодник") он пишет:
Диделәр: "Кем, ничен тик утырасың?
Давай, гармун кигерт, безнеңлә җырла".
Китерттем эскрипкә белән гармун;
Кызыклы барча нерсә килде монда.
Они зашумели: — Да разве так пьют?
Найми музыкантов и с ними запой!
Я скрипку тогда заказал и гармонь
И скрылись земные тревоги вдали.
То же видим и в стихотворении поэта "Танса" ("Танцы"):
Танса таушы зал эчендә тән ката,
Уйный оркестр: "Трим-там-там-та-та!" да
Карга, мескен, җ
У каждый маленькой пичужки —
Одна ворона без голоса: скрипит, бедняжка, "
Упоминание о музыке вызывает у поэта представление о раздумьях, размышлениях:
Или в том, чтоб гармонистом песни разные играть,
Повздыхать в раздумье грустном, а потом
С другой стороны, с музыкой у поэта связаны и впечатления веселья и радости, которые могут быть некстати:
Веселье, музыка и смех пускай исчезнут навсегда, —
Землей стенаний стала ты, земля, о благостная мать!
Воспевая красоту дремучих лесов Кырлая в поэме "
Здесь и музыка, и танцы, и певцы, и циркачи,
Здесь бульвары, и театры, и борцы, и скрипачи!
Зачастую Тукай упоминает татарские народные инструменты гармонь и скрипку, под которые, по-видимому, пелись татарские песни. В стихотворении "Бер манигы төрәкъкыйга" ("Одному противнику прогресса") поэт пишет:
Сине дәртләндерер гармунлы җыр бу:
Биерсең, бәлки, бу кадрильгә каршы.
Но увлечен моею припевкой под гармонь,
Теперь кадриль иную не спляшешь ли, дружок?
Гармонь проникает и в сказочные произведения поэта. Повествуя в стихотворении "Казан вә Кабан арты" ("Казань и Закабанье") о ведьме, Тукай рисует картину ее времяпрепровождения:
Ул ята, ди; шунда гармун уйный, ди, гармунчылары;
Ул кырын салган кәпәчләр уйный, ди, бик мом чибәр.
Гайфи абзый! Кайда күрдең? Син аларны мактадың:
Күрмисең тиз уйнаса хөтгә, дидең, бармакларын!
Чешут и гладят, а после весь день играют ей три гармониста.
Сбив тюбетейки свои набекрень, играют красиво и чисто.
Дядя Гайфи! Даже ты, говорят, дивился игре их завидной,
Песню за песней играют подряд — так быстро, что пальцев не видно!
В своих "Деревенских песнях" он так же упоминает эти два народных инструмента:
Шәкертләре туза икән, кулларында музыкан;
Шул музыкан уйнаганда, Ишми ничек түзейкән?
Нынче даже в медресе на гармошках жарят все.
Что ж молчит Ишми ишан? Вот разврат во всей красе!
Или:
Эскрипкәм тарый-тарый, тарый булса да ярый;
Мөштәриләр юк, ди-инде игълан булса да ярый.
Скрипка у меня мала и не слишком весела;
Очень плохи у газет без подписчиков дела.
В стихотворении "Кечкенә музыкант" ("Маленький музыкант") поэт упоминает и о трубе. О том, что милы для Тукая татарские народные песни, мы узнаем из его строк о ямщике в стихотворении "Пар ат" ("Пара лошадей"):
Аһ, гөнаһлы шомлыгы, бу кучер бик тын тагын:
Җырламыйдыр бер матурның балдагын йә калфагын.
Как на грех, еще и кучер призадумался, притих,
Ни красавиц он не славит, ни колечек золотых…
Таким образом, Г.Тукай, будучи чутким к музыке и музыкальным явлениям, отразил в своем творчестве многие музыкальные стороны татарского быта своего времени, подчеркнув его национальное своеобразие.
Тукай был от природы одарен музыкально. Это проявилось с детских лет поэта, когда впервые соприкоснувшись с музыкальным творчеством татарского народа, Тукай стал певцом, на всю жизнь полюбил татарские народные песни и пронес эту любовь к ним до конца дней своих. Любимым занятием поэта было распевание стихов татарских и русских поэтов на мелодии различных песен. И поэтому Тукай мыслил свое поэтическое творчество, как пение ("көйлим", "җырлыйм"). Самозабвенно любя музыку, он отразил ее в разных своих поэтических произведениях. Так он отдал дань своему самому любимому после поэзии искусству — музыке.
(Источник: Исхакова-Вамба Р.А. Тукай и татарская музыка. – Казань, 1997).