Мустай Карим
(1919-2005) — писатель. Народный поэт БАССР (1963), лауреат Госпремии
РСФСР им. К.С.Станиславского (1967), Республиканской премии БАССР им.
Салавата Юлаева (1967), Госпремии СССР и премии Ленина (1972, 1984),
почетный член Академии наук Башкортостана (1992):
Пушкин сетовал, что Россия слишком мало известна русским. Она,
видимо, ждала своего гения, чтобы тот открыл духовный запасник нации,
прежде всего для россиян, тем самым и для всех других. Россия
дождалась. Тем гением явился сам Пушкин.
Есть какая-то общая
закономерность в жизни народов, когда долгожданный и единственный в
своем первородстве Поэт, выношенный историей, приходит в мир как
пробуждение и озарение, как укор и очищение. Он не вещает: «Люблю и
страдаю». Ибо он сам любовь и страдание. На небосклоне каждой нации —
лишь одно солнце, остальные — звезды разных величин. Представим себе
такой фантастический случай. Вдруг из Вечности пришло бы письмо по
адресу: Земля, Россия, Поэту. Его, конечно, понесли бы Александру
Пушкину. Его имя более всех олицетворяет Поэта. Таким же стало имя
Габдуллы Тукая для своего народа.
Двадцатилетний Тукай,
ратуя за просвещение и социальное прозрение своих сородичей, мечтал о
создании портрета нации не столько для праздного обозрения и
самолюбования, сколько для самоутверждения, а также для выявления
изъянов в ее облике и извлечения уроков. Ведь и татары мало знали сами
себя. Поэт так точно и ясно определил свою миссию. И за семь коротких
лет творческой жизни, написав пять томов великолепных и нередко великих
произведений, он с лихвой выполнил свою задачу создателя не
приукрашенного, а величаво достоверного образа народа, вкладывая туда
его социальные устремления, духовные завоевания, нравственные ценности,
вековечную печаль и живую надежду жить «в свободной стране — в
свободной России». Неоценим его урок в том, что он никогда не умилялся,
не заискивал перед своим народом, тем самым не унижал ни себя, ни
нацию. Более того, он был не только певцом, но и возмутителем
спокойствия, вершителем суда над ложью и несправедливостью.
Много писалось о том, что поэт подвергался травле и преследованиям со
стороны своих идейных, социальных врагов. По отношению к нему слова
«травля и преследования» неточны. Всю жизнь он был в открытом бою. Со
всей яростью обрушивался на пороки общества, на мироедов, на
предателей, на торговцев высоким именем «нация» — часто поименно и
персонально. Те отвечали не меньшей злобой. Удары он принимал достойно,
никогда не считал себя подвергнутым какой-либо травле. Это для него
было бы слишком приниженно и упрощенно. Был сам беспощадным и пощады от
врагов не ждал. Он знал — бой есть бой. Ударов не миновать. Он отважно
переносил их. Лишь однажды, под самый конец, из его груди вырвался
стон: «Не утолена жажда мести, иссякла сила, сломался меч — тем дело
кончилось: и сам весь в грязи, но мир очистить не сумел…»
Несправедлив был он к себе в том горьком приговоре. Во многом другим
был татарин до Тукая, без Тукая, а с Тукаем стал он выше, благороднее,
раскованнее, благодаря ему глубже и пристальнее взглянул он в свою
суть. Есть теперь на кого опираться, в ком искать защиты, у кого брать
советы, по кому сверять честь. Поэтому Тукай уже в день своих похорон
был наречен Народным, тем самым провозглашен бессмертным.
Недавно у Евгения Евтушенко я читал изумительное по емкости
определение: «Великий поэт — это не автор отдельных великих стихов, а
соавтор истории народа». Будто он при этом имел в виду и Габдуллу
Тукая. Судьба словно преднамеренно уготовила ему, сыну народа, который
был вечно попрекаемым пасынком самодержавной империи, такую биографию,
чтобы он с младенчества испытал всю горечь бытия, всю боль своей земли,
при этом не теряя веры в восходящее солнце, текучую воду, живое слово.
Его, маленького, озябшего, неприкаянного, водили по казанскому базару и
громко кричали: «Кому нужен мальчик? Мальчик насовсем?!» Потом он сам с
грустью скажет: «Чужаком был явлен я богом на этот свет». Опять
оказался не прав. Разве чужак может стать пророком? Иначе не назовешь
того, кто вот уже столько десятилетий владеет умами и сердцами своих
соотечественников.
Он Тукаем не родился, но родился
непременно стать Тукаем. И стал им благодаря потрясениям начала нашего
столетия, благодатным силам прогресса в татарском обществе, благодаря
жажде знания и, конечно, титаническому усилию своего могучего таланта,
который он заставил трудиться на пределе. Не перестаешь удивляться
тому, как много он знал, думал, свершил. Какой диапазон мышления и
горизонты видения! Ему были ведомы очень многие вершины человеческой
культуры. Он рано предчувствовал, что его душа ненадолго залетела сюда,
потому спешил высказаться.
Великие принадлежат
всем, на какой бы национальной почве они ни выросли. Слово и слава
Габдуллы Тукая разнеслись далеко, прежде всего они достигли
тюркоязычных краев и уголков от караимов на Западе до уйгуров на
Востоке, разумеется, без посредника. Из поэтов такого масштаба, пишущих
на тюркских языках, двадцатый век после него дал, пожалуй, только
Назыма Хикмета. Творения Тукая, естественно, вошли в первые же
башкирские учебники как национальное достояние, как родное речение,
родной глагол. Никто не задавался вопросом: «Чей он?» Он был для всех
просто Тукаем. Он явился одним из просветителей нашего народа,
наставником поэтов не одного поколения, которые испытали на себе не
только творческое, но и личностное влияние. Я также отношу себя к числу
его преданных учеников, хотя это довольно рискованное дело: а принял бы
он тебя? Может, и принял бы, потому что от этого я не ждал ни поблажек,
ни привилегий. Усвоить все его уроки, конечно, не под силу. Но одно
бесспорно — не стоит водить черным по белому, не вняв таким его
заветам, как бойцовская страсть, любовь к народу, боль и совестливость.
(Источник: Тукай…: Дөнья халыклары Тукай турында/Төз. Р.Акъегет. – Казан: Татар. кит. нәшр., – 2006. – 222 б.)