«Я, распевая песни, встречу смерть, и Азраил не запретит мне петь.
Я ухожу, но вы-то остаётесь, — скажу я, собираясь умереть».
/Габдулла Тукай/
***
Абдул Тукаев умер в номерах…
Какой Тукаев?
Литератор местный,
нескромным поведением известный.
В горячке, пишут…
Значит, умер…
— Ах!
что пишут дальше: быть — не быть войне?
И правда — мясо поднялось в цене…
…Я умираю в каменном гробу,
навеки расстаюсь с самим собою.
Я домарал последнюю главу
поэмы, именуемой судьбою.
Под коридорный топот, визг и брань,
я расскажу, от смеха умирая,
как забияку – парня из Кырлая –
защекотала до смерти Казань!
Набив свои лабазы да амбары,
да на базаре золотом звеня,
казанские торговые татары,
вы ненароком продали меня!
Купцы и мастера базарной драки,
умея подписаться кое-как,
вскипаете вы тиной на Булаке.
Давно пора прочистить наш Булак!
…Люблю Казань: мечети и бараки,
люблю я на Булаке тополя,
Люблю поля в закатном полумраке
под розовыми стенами кремля.
Я много мог. Затравленная муза,
ты не дала мне доказать верней,
что музыка татарского аруза
трезвей, чем ямб, резвее, чем хорей!
Мне слишком много сделать надлежало,
а я шептал, срывался я на крик.
Я много мог. Я сделал слишком мало.
Прости меня, татарский мой язык…
Язык родной, единственный мой, белый…
Темно и сыро на моей земле.
Где голубой огонь в очах, о бледный,
запуганный купцами шурале?
Прощенье Богу, другу и врагу,
Огня сюда!
Я больше не могу.
(1983)